Додик в поисках света - Андрей Лазарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Здравствуйте!» – сказала она бодро и весело.
Гак пожал руку и начал стесняться. Девушка была симпатичная. Правда, с лица ее не сходило выражение некоторой благодатной приподнятости. В ожидании грядущих чудес она все время подносила руки к лицу, то ли намереваясь восторженно помолиться, то ли удивленно обнять саму себя за плечи. У нее были белесые волосы и широкий лоб, как у Памфила.
«Приставал?» – спросил тот солидно, подбредая с видом вождя могучего племени, который выслал разведчика, уже выслушал его подробный рассказ, а теперь, на закуску, расспрашивает «языка».
Девушка неясно мотнула головой и затараторила:
«Меня отец наш послал, до автобуса, чтобы узнать, когда книжки-то привезут, так я к этому села, и говорю, денег нет, ты так подвезешь? Он, дурак, говорит, так подвезу… А книжек не привезли. Меня Поля зовут».
Потом она опустила взгляд на свои босые ноги и возмущенно воскликнула: «Так остались там туфелки! Пусть он туфелки тоже вернет!»
Памфил лениво бухнул ногой по машине. Стекло тут же съехало вниз и на землю вылетели туфельки. Потом парень высунул голову, сплюнул в траву и с вызовом оглядел всех стоящих. Гак насупился, а потом нагнулся поближе к Поле, и доверчиво сообщил:
«А мы отца Савватия ищем… Того знаменитого».
Девушка засмеялась, надела туфельки и рассказала, что до знаменитого отца Савватия совсем недалеко, она же к нему возвращается, и сейчас она их проводит.
Так они пошли уже вчетвером, и Додик снова тащился, сгибаясь под тяжестью рюкзака и снова вспоминал о комарах, укусы которых неожиданно зачесались опять, а Памфил с Гаком шли по обеим сторонам от Поли и все ей поддакивали.
Лес неожиданно кончился, и перед ними открылся большой холм, к склонам которого лепились избы и даже двухэтажные домики.
«Вот тут», – Поля указала на избу с самого края села.
Изба была самая обыкновенная, правда, окна украшали резные наличники. Вокруг росли лопухи, стояли чахлые яблони, а у крыльца окунал голову в бак с водой рыжий парень в больших сапогах. Сразу за избой виднелась деревянная церковь с высоким шатром. На середине шатра висел, держась неизвестно за что, худой мужик и что-то тесал топором.
«Сергей Александрович, – сказала Поля почтительно. – Это он отца Савватия сюда пригласил. Он гробовщик. Церковь срубил почти что один».
Памфил набычился и быстрым шагом пошел к крыльцу.
Гак уважительно посмотрел на церковь с висящим гробовщиком и подал руку Поле. Она хихикнула, пожала ее и встряхивая волосами, побежала по тропинке куда-то вглубь села.
«Вы у Григория сперва спроситесь! – крикнула она на прощанье. – Храни вас Бог! Спасибо!».
Памфил уже оторвал парня в сапогах от купания.
«Можно», – сказал тот громко и пошел в избу.
Их пригласили внутрь. Свалив рюкзаки на крыльце, они последовали за Григорием в сени, а потом в единственную, просторную комнату. Все здесь было уютное и покойное, располагающее к долгим, вдумчивым разговорам: шкафчик, буфет, столик, длинная лавка, занавески на окнах. В маленьком креслице за столом сидел довольно пузатый старик в черной рясе и пил чай. Когда они зашли, и Памфил с Гаком перекрестились на иконы в красном углу, старик встал и поклонился.
«Чаю хотите? – спросил он. – К нам сушки такие замечательные завезли!»
Додик принялся всматриваться в старика, а Памфил сразу приступил к делу.
«Отец Савватий, мы насчет иконописания».
Старик замахал руками и, как-то приплясывая, обошел стол, освобождая им место на креслице, а сам сел на лавку, поближе к буфету. Тихо себе напевая, он достал из буфета красивые чашки и нагнулся, ища что-то на самой нижней полке.
Памфил плюхнулся в кресло и засопел. Додик приготовился, ожидая, что сейчас все заведут этот вдумчивый, протяжный и непременно мудрый разговор на духовные темы, а он тихо послушает. Еще он чуть-чуть опасался, не потянет ли его на обычное «антиобщественное поведение», и поэтому устроился на лавке поближе к выходу. Однако вышло все удивительно не так, как Додик ожидал. И даже не так, как он опасался.
«Как же я могу вам сказать?» – выставив на стол сахарницу и помолчав, спросил старик.
«В Москве…» – начал Памфил и умолк.
Отец Савватий посмотрел на него довольно ехидно, снова вскочил и подбежал к окну.
«Пишем, пишем помаленьку, – сказал он бодрым голосом и засмеялся. – Хорошо!»
Тут Памфила прорвало. Торопясь, он завел речь о своем, наболевшем: падение России в пропасть, какие-то поругания – тут он посмотрел на Додика, махнул рукой и продолжил, – оскудения, потери духовности, неизвестно к чему приплел старушек на лавочках у подъездов, и закончил веско и грустно: «Что на Руси творится! Беда…»
Додик всматривался в отца Савватия. На протяжении всего памфилова монолога старичок аккуратно разливал чай по чашкам, иногда мелко-мелко тряс головой, то ли соглашаясь, то ли отвечая каким-то своим веселеньким мыслям. Гак вдруг пихнул Додика в бок и прошипел:
«Чего уставился? Поскромнее…»
«А зачем это? – удивился старик и посмотрел на него. – Ты его не пихай, у него свое разумение, своя дорога… Не надо, не надо…»
Гак поперхнулся сушкой и умоляюще посмотрел на Памфила. Григорий, до того спокойно и даже сонно стоявший в дверях, вдруг деловито застучал по косяку. Чувствовалось, что ему никакого задушевного разговора не нужно, а вот некий практичный вопрос разрешить вдруг потребовалось до зарезу.
«Может, лаком покрыть?» – спросил он, оглядывая косяк.
«Ты чайку тоже попей, – успокоительно сказал ему отец Савватий. – Лаком. Лаку не напасешься».
В голосе его проскользнула сварливость. Додик, надеясь вот сейчас произвести открытие, выгнулся вперед, и уставился на него, уже не мигая.
«Плохи в России дела, – обрадовался Памфил. – Ни лака нет, и досок хороших нигде не достать. Плохо у нас».
Тут старичок сделал неожиданную вещь. Стоя у окна, он широко развел в стороны руки, глубоко вздохнул и крутанулся на месте.
«Хорошо, хорошо у нас! – сказал он радостно и светло. – Хорошо, слава Богу!»
Он крутанулся еще пару раз, потом всплеснул руками, ухватил Григория под локоть и подтащил его, упирающегося, к столу.
«Хорошо на Руси!» – сказал он еще более счастливо, выбил ногами подобие чечетки, и что-то тихонько напевая, стал и Григория потчевать чаем.
Памфил замер, выпучив глаза.
«Да как же это? – выдавил он. – Церкви пустые стоят, одни старушки… Католики еще… заедают…»
«Католики! – смешливо хрюкнул отец Савватий. – Заедают!»
Он схватил охапку сушек и начал совать их в руки Памфилу и Гаку.
«Сушечек, сушечек… заедим!».
Додик склонил голову на плечо. Он залюбовался веселым стариком. Тот подмигнул и положил ему сушку прямо на макушку.
«Вот так и держи» – сказал он.
Потом ему так не понравилось, и он попытался вместо сушки поставить на макушку чашку с водой. Додик испугался и увернулся.
«Держи, не расплескай! – вновь засмеялся отец Савватий. – Держи, что есть».
Додик, чтобы хоть что-нибудь сделать, схватил чашку двумя руками. Старик остался доволен.
«И досточек хватит, – повернувшись к Памфилу, который мрачно жевал данную сушку, продолжил он. – Вон Сергей Александрович, он у нас и гробовщик, и храмоздатель. Говорит, хватит досточек, на все хватит».
Тут засмеялся Григорий, отставил свою чашку, и, хохоча на ходу, выбежал из избы.
«Благословите, отец» – вдруг хрипло сказал Гак.
«Это на что же? – хитро спросил тот. – Я-то благословлю, а ты сам-то?»
Гак покраснел.
Старичок похлопал его по плечу, и сказал ему в ухо, но громко:
«Благословляю, и Отцом и Сыном, и Святым Духом…»
Памфил так расстроился, что перестал есть и пить, и, надувшись, откинулся в кресле.
«Много сейчас пишут, как захотят, – снова обратился к нему старичок. – То художество. И хорошо!».
Он еще немного радостно потанцевал, а потом кинулся к другому шкафчику, у самой двери, и достал оттуда огромный альбом с латинской надписью: «Сандро Боттичелли».
«Вот – хорошо!» – пояснил он, и, в обнимку с альбомом, покачиваясь из стороны в сторону, подошел к Памфилу. Тот просиял и закивал головой.
«А-а-а!» – сказал отец Савватий и чмокнул губами. – А ты сходи, посмотри, в храме нашем, там есть…»
Памфил вскочил и, кланяясь, тоже вышел из избы.
«Чай не остыл?» – спросил у Додика старик.
Тот помахал головой.
«И хорошо».
Додик опять высунул голову, ожидая, что старик опять затанцует, но тот, отдуваясь, сел рядом с ним на лавку, и поднес чашку к губам.
Гак снова пихнул Додика в бок, и старик шутливо замахал на него пальцем:
«Не тычь, не тычь…»
Они еще чуть-чуть посидели, совсем молча. Додик начал стесняться, прятал глаза, рассматривал избу, и захотел спросить отца Савватия про бесов, красный угол и крестик. Но тут на него напала какая-то ласковая сонливость. Боясь неприлично зевнуть, он стал потягивать чай, не отрывая чашки от губ, и отец Савватий, заметив, что у него закончилось, подлил еще, приговаривая:
